class="p1">— СЕНЕГАЛ. Удивительно: целая страна Сенегал на твоей груди умещается, и даже буква Е посередине растянулась… Вер, ты знаешь, они здесь все так ходят, будто у них два пистолета под мышкой… Ты, братан, походку сделай попроще!

Она закрыла мой рот ладошкой. Такая маленькая и крепкая. Удивительные у нее глаза: казалось, что они в темноте будут светить на ее лоб и щеки. Они были старше ее самой на сто лет, такая трогательная в них женская доброта и мудрость. Мы спешили говорить с ней, пока не было музыки, потому что потом ничего не слышно.

— Вер, у тебя глаза в темноте светятся?

— Нет.

— Вер, а ты знаешь, в Ялте даже у кошек теплые глаза.

— Здесь у всех солнечные глаза.

— Кроме вашего Игоря Петровича.

— Давай уйдем отсюда?

Мы пошли к выходу, там почему-то толпился народ. Мы спустились вниз по железной лестнице. По переулку вышли на набережную.

— Вера! — крикнул я. — А что это?

— Ты что?! — кричала она. — Это же шторм.

— Да? Я же оглох от музыки.

— Ты вообще глуховат, по-моему.

Море поднялось высоко, наверное, на метр. И странно было стоять на неподвижной набережной и видеть в нескольких метрах что-то кошмарное, зыбкое, клокочущее. Не замечая того, мы попятились, казалось, что и все дома пятятся назад. Я прижался виском к холодному камню стены. Мелко дрожала крышка старого почтового ящика.

— Что?!

— Голова кружится! — крикнула она.

— Ага!

Гигантская жидкая глыба, крупно вздыхая, набегая свободно и размашисто, стеклянно вспыхнула в луче фонаря и пропала… вдруг набережную потряс удар, а потом над нами поднялось и выросло заиндевелое дерево. Замерло на долю секунды — и обрушилось вниз тысячами кипящих капель. Нас накрыло свежим и холодным дымом мельчайших брызг. Странно было, что море черное, а взрывающиеся волны — кипенно-белые.

— Ни-че-го себе, Вер!

— Знаешь, какие у нас в Новороссийске штормы? Ого! А в мороз из-за штормов так намерзает! Такие наледи на сто метров, ого! У нас ветер 50 метров в секунду.

— В Новороссийске?

— Да, про который «Малую землю» Брежнев написал.

— Знаю.

— Ого!

— Что?

— Отойди, это очень сильная волна катится, очень!

— Что, очень?!

— Да!

— Давай, наоборот, подбежим.

— Давай.

Что-то лопнуло, треснуло и с жестким хрустом сломилось. Кипящая лава вздыбилась, легко перемахнула причал, зависла над парапетом набережной и рухнула на фонарь. Я прижал Веру к себе и поцеловал скользкое и горькое лицо. Нас снова накрыло влажным прозрачным облаком.

— Хм, — спокойно и отстраненно хмыкнула она, как мальчик.

Пена схлынула, осталось несколько густых клоков. Потом только я понял, что это осколки керамических плафонов. Фонарь стоял, словно облетевший цветок. Остро-затхлый запах древних водорослей с морского дна и сырой рыбы.

Мы шли, прижимаясь к стенам домов. А впереди и позади нас то и дело вспыхивали белые взрывы, замирали в черноте неба и резко осыпались. Мусор из опрокинутых урн утягивало в море.

— Давай еще посидим?

— Давай.

— Сюда зайдем, здесь тихо.

Тушь растеклась по щекам. Удивительно, что никто не замечал, какие красивые у нее глаза, какой мягкий зеленый свет. Сидели в «Ностальгии» и как бы пытались скрыть, что мы насквозь мокрые. Официант с охранником, отодвинув занавеску, смотрели в окно. Официант охал и смешно отшатывался, сам того не замечая. Я посмотрел на два окошечка под потолком и понял, что в советское время здесь был кинотеатр.

— Вер, я здесь такую классную песню слышал: «Позови меня с собой, я пройду сквозь злые ночи…» Все про меня, и так точно, я думал, умру от тоски.

— Это Пугачева поет.

— Странно, я иногда совсем не узнаю ее голос. Точно, Пугачева?

— Точно. А почему ты Степной барон?

— А вот смотри — есть наркобарон, есть цыганский барон, кто еще, да газовый барон, а я просто Степной барон, ну просто я родился и вырос в степи, значит, Степной барон, сочетание красивое.

Я знал, что она хочет есть, я и сам проголодался, но у меня уже не хватило бы денег, и я снова взял выпить. Потом подошел охранник и сказал, что вход платный. Да, хорошо, что не заказал еды. Я рассказывал ей про «Чертову лестницу», про то, как Пушкин поднимался по ней, держась за хвостик мула, про этот сказочный буковый лес, просвеченный солнцем, и зеленую нежную траву, про дорогу, выложенную римскими легионерами. Она сидела, ссутулившись, сунув ладошки в карманы куртки, и слушала с трогательным вниманием. Это была та девушка. Она так слушала, что хотелось рассказывать бесконечно. И, конечно, эти ее глаза.

— Я завтра позвоню, — твердо сказала она. — И пойдем с тобой по этому маршруту.

И было радостно от этих ее слов, от шторма… Беспричинное ликование от всего, что вокруг… Жалко, жалко, что я так мало взял с собой денег.

— А ты знаешь, АНВАР, в ялтинских подъездах и домах слышно море, оно шумит, как в раковине. Давай выпьем за море.

— Хм.

— Подожди, сейчас ударит, и выпьем.

Ударяло часто, и нам не пришлось долго ждать. Тело слышало сквозь стену, как волны бьют в берег.

— Прикольно, — сказала она. — Смотри, соломинка вздрагивает от ударов, прикол.

Спокойно, красным светом без лучей, вспыхивал маяк. Шипели и дымились фонари. Мы дошли до конца набережной; странно, что под этим мостиком вода журчала, как обычно. «А Игорь Петрович… — хотел спросить я. — А твой Игорь Петрович…» И не решался.

Я увидел в темноте железную табличку гостиницы «Крым». Как я ее раньше не замечал?

«Надо снова ее поцеловать».

— Ты позвони, там будет Саня Михайловна, но я постараюсь взять трубку.

— Я позвоню.

«Вот сейчас».

— А если нет, то я в субботу буду ждать тебя в «Диане»… Я буду с книжкой, а то ты меня не вспомнишь.

— Я позвоню.

Она нажала кнопку вызова.

«Вот сейчас, да».

— Ну, ступай, иди спать, — раздраженно сказала она.

Внутри загорелся свет. Охранник открыл ей дверь. Пропустил, видимо, уже знает ее. Я смотрел, где загорится окно. Ни одно окно так и не загорелось. Она тихо вошла в номер и легла рядом с убийцей.

Шел по Московской, увидел светлую выемку кафе на той стороне речки, на Киевской, и обрадовался — так не хотелось идти домой, но там сидели одни только парни. Помочился в кустах напротив цирка. Постепенно из сереющего воздуха проступали деревья и стены домов. В ночном киоске у объездной дороги догорала свеча, женщина спала, положив голову на руки. Несколько огарков на банках с пепси-колой.

Сижу в дискоклубе «Диана» и читаю «Ночи Кабирии». Фильм не понравился, а читать приятно. На танцполе дурачатся только